Библиотека-культурный центр имени М.А. Волошина

Это было 5 ноября 1941 года

​

День, когда произошло это событие, начался как обычно, рабочими буднями. На абонементе было тихо. В последнее время читатели приходили на короткое время, торопясь засветло быть дома. В рабочей комнате продолжалась напряженная кропотливая работа, начатая еще до войны: переинвентаризация фонда. Было 7 часов, когда я с Раей, закончив свою работу, спускалась вниз. У самого выхода задержалась. Завыла тревожная сирена. «Бежим домой, пока не стреляют», - крикнула Рая и мы бросились бежать кратчайшим путем к себе домой. Но выстрелы посыпались сразу же. По скверу бежать уже было небезопасно, потому что над нами рвались снаряды из зенитных батарей и с сухим звуком падали осколки. Через 5-6 минут стрельба прекратилась. Мы были у цели.

​

Сразу как-то сгустились сумерки и стало совсем темно; белели только наши бараки и было как-то особенно тихо. И вдруг, взглянув направо, где стоял 3-й барак, я остолбенела. Половина его показалась мне как будто перевернутой. Возле него стояла маленькая группа людей и все молчали. И вдруг раздался стон, а потом женский пронзительный крик. И сразу же все забегали. Мелькнул огонек и погас. Рухнуло что-то, кто-то крикнул: «не подходи!» Кто-то всхлипнул, и опять – вопль женщины. Пока мы бежали домой, в полутора метрах от барака разорвалась фугасная бомба. Разрывная ее волна погребла под обломками 6 квартир. Через следующие пять минут двор был полон народу. Аварийная бригада лихорадочно работала. Четыре человека, из них – двое детей, были погребены под развалинами. Пятый был засыпан до половины и придавлен перевернутой ванной. И этот пятый был бывший издатель – Михаил Васильевич Сабашников. Два с половиной часа прошло, прежде чем его без сознания вытащили из-под обломков, а из остальных собрали только то, что когда-то было людьми.

​

До рассвета никто не ложился, хотя фашистский стервятник в эту ночь не был больше допущен к городу. За кошмарной ночью пришел тревожный день. А вечером, затаив дыхание, боясь проронить малейший звук, слушали по радио бодрый, спокойный голос т. Сталина. И с каждым словом любимого вождя проходила напряженность последних дней, и казалось, будто ты вырос, будто воздух здоровой струей наполняет твои легкие. В небе же рвались снаряды, рокочущие звуки зениток отбрасывали прочь черное воронье. Так мы встретили 24-ю годовщину Октября. Прошла неделя. Мороз сковал бесснежную землю. Налеты не прекращались ни днем ни ночью. Пробегая мимо разбитого барака, я всегда вспоминала, что у Сабашниковых была прекрасная библиотека, которая была погребена под обломками. Это сознание не давало мне покоя. И вот, наконец, ко мне зашла Софья Яковлевна Сабашникова и предложила найти, что сможем, из книг для нашей библиотеки.

Утром, едва рассвело, я была на месте разрушения. С большими предосторожностями мы с сыном почти ползком проникли в дыру полуразрушенной стены. Нашим глазам представилась ужасная картина разрушения. Целые груды мусора, щебня с обломками мебели и стекла загромождали доступ к двери; зияющие дыры в полу, сплюснутые стены, развороченный свод потолка сдерживал каким-то чудом уцелевший шкаф. В углу под большим слоем штукатурки намечались книги в растерзанных переплетах, разорванные картины в искалеченных рамах, какие-то рукописи. У лишенного рамы стекла стоял не тронутый общим разрушением рояль и раскрытая нотная тетрадь с какой-то музыкальной пьесой. Среди сломанных и стеклянных от мороза фикусов выглядывала с лукавой улыбкой прелестная миниатюра маленькой маркизы. При малейшем неосторожном шаге вздрагивал развороченный карниз и сыпалась штукатурка. Несколько минут я стояла в смущении. Вытаскивать книги – это рисковать быть погребенной под обломками, оставить все и отказаться от книг – нет, на это я не могла решиться. Молча переглянулись мы с сыном и стали осторожно откапывать и вытаскивать книги и тут же складывали в мешок, а потом сын, взвалив его на спину, тем же путем, каким мы шли сюда, относил их к нам домой и сваливал в углу. Было очень холодно, сильно зябли ноги, пальцы сводило судорогой, но нужно было спешить, потому что свод потолка ежеминутно грозил рухнуть, да и бойцы из аварийной бригады, разбиравшие барак, нас прогоняли, опасаясь общего обвала. Гудели тревожно сирены, сигнализируя воздушную тревогу, грохотали зенитки, весь искалеченный корпус содрогался, жалобно звенели струны у рояля, а мы с сыном не прекращали своей работы. Работали до большей половины дня, а потом я, наскоро умывшись, бежала на работу в библиотеку; вечером в метро на дежурство, а ночь уходила на разборку книг: очищали их от грязи, подбирали разрозненные части и отдельные листы. А в городе было тревожно. Враг все теснее сжимал кольцо вокруг Москвы, сама Москва превратилась в сплошной боевой лагерь. Пришла и прочно легла снежная, морозная зима. С каждым днем работать приходилось труднее. Руки распухли и невыносимо болели.

​

Однажды утром, придя как обычно, мы убедились, что бойцы нас перехитрили. Все лазейки были плотно заколочены, окна забиты. Недолго думая, сын на животе пролез под фундамент и незаметно отворотил доску у окна. С тех пор я стала лазить в окно, на ночь заколачивая его опять.

​

В это время книги на саночках и на спине переправлялись в библиотеку. И только 37-ми градусный мороз заставил нас прекратить раскопку книг. Решили оставить до более теплых дней. Но, прежде чем они пришли, пришло распоряжение разобрать весь барак в одну ночь. Когда утром я прибежала, то ни книг, ни каких бы то ни было вещей уже не было. Почти месяц работали мы, раскапывая книги, и удалось спасти…, не считая альбомов с авторскими подношениями издателю.

​

Библиотекарь Опацкая